Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]

Афанасий Коптелов

Дни и годы

(Из книги воспоминаний)

В 1927 году у меня вышла первая книжка. Ее выпустил Госиздат для детей среднего и старшего возраста. Она называлась «Васька из тайги».

На красочной обложке было оттиснуто А. Коптелёв. Владимир Яковлевич Зазубрин тот час же прислал шуточное поздравление с переменой фамилии. А по письму чувствовалось, что он рад моему первому шагу в Москве. И мне было чему радоваться, — книжку иллюстрировал гравюрами на линолеуме талантливый художник того времени П. Староносов. Этим исчерпывалась, как мне теперь думается, известная ценность издания, добавлявшего автору уверенности. Но рассказ этот я ни разу не переиздавал.

Сибирь оставалась деревянной. Я помню ветхие избы, сгоношенные без единого гвоздя, без пилы и рубанка. Лишь одним топором.

Полы и потолки в них были из тесаных бревен, крыши — из дранья. Даже дверные навесы мастерились из дерева. Шли века, а железо оставалось мечтой, зародившейся еще в каменном веке. Мечта согревала легенды и сказания. Одна из шорских легенд о богатыре Ак-Кая, в переводе Белая Гора. То был первый кузнец на весь огромный край. Великан брал раскаленный камень одной рукой, а другой бил по нему, как молотом, и превращал в железо. Поиски древних рудознатцев привели к Тельбесу, богатейшей горе, сложенной из черного золота. Древние металлурги плавили ту руду и железными изделиями одаривали земледельцев и лесорубов. Потому-то первые русские землепроходцы и назвали край Кузнецким.

В середине двадцатых годов индустриализация Сибири из мечты начала превращаться в реальные планы.

В то время очеркисты много писали о железорудном Тельбесе, о будущем строительстве Кузнецкого металлургического гиганта, которому предстояла громадная роль в преображении края, а потом и в защите Родины. И я попытался представить себе, как в недалеком будущем завод вломится в лесную глушь, в косную кержацкую среду, и какой разлом произойдет в патриархальных семьях. Молодежь потянется к зареву новых огней, уйдет на завод, а несгибаемые приверженцы старины ринутся дальше в непролазную лесную глушь. Из них останется с молодежью один старик, с юности познавший неимоверные тяготы крестьянской жизни без железа, без единого гвоздя в хозяйстве. И над всем краем засияет сказочный огонь богатыря Ак-Кая. Так сложился у меня рассказ «Черное золото».

Мой старший друг, близкий к редакции «Сибирских огней», Кондратий Урманов в откровенном письме упрекнул меня в «спекулятивности» избранной темы. Упрек был незаслуженный. Мне хотелось в какой-то степени подогреть внимание читателей к индустриализации края, хотелось заглянуть в завтрашний день заводской жизни. Это не удалось, — не хватило ни знаний, ни красок. Но я в меру своих сил того времени все же сделал скромный вклад в новую тему.

В редакции журнала рукопись проходила с осложнениями. У меня сохранилась обложка. В левом верхнем углу надпись, сделанная синим карандашом, рукой В. Итина: «Возвратить». Несколько ниже черным карандашом: «В № 4».

И подпись: «В.3. ЗО.V.26.». Владимир Зазубрин в ту весну собирался в длительную поездку по Алтаю и Монголии, для заместителя оставил надпись зелеными чернилами: «Почистить. Вегман и я за. В.3. 5. VI.26». В Бийске Владимир Яковлевич остановился на несколько дней, меня он обнадежил:

— Ваш рассказ идет в пятой книге.

Это подтвердил В.Итин последней надписью на обложке:

«Повесть намечена в № 5. Просьба обработать. Недостатки: слишком длинно. Слог: неужели Вам не надоедает без конца поворачивать глаголы в конец фразы? (По-немецки, у Сейфуллиной это хоть ритмом оправдано). Авторская корректура неряшлива. Словечки есть такие, что и со словарем не поймешь. (Недавно в «Новом мире» появилась обстоятельная статья против этой заразы) Надеюсь, справитесь».

Замечания уже тогда мне показались правильными. Но «повернуть глаголы» и выполоть словесные сорняки я не мог: для этого пришлось бы с новыми требованиями переписать все от первой строчки до последней. Это мне в то время было непосильно, да я и не успел бы к пятой книге, для которой уже предназначен рассказ.

Выполняя пожелание редактора, я смог только «почистить» текст.

Рассказ появился в номере 5–6. В газетных обзорах его заметили.

Отзывы были разноречивые. В «Советской Сибири» писали: «Рассказ А. Коптелова значителен по теме и ставит себе животрепещущие по своему общественному интересу задания. Как можно догадаться, Коптелов имеет ввиду Тельбес, но тема его рассказа шире. Коптелов стремится показать первые шаги индустриализации в Сибири и изменения, вносимые им в окружающую жизнь, в первую очередь и главным образом в среду окрестного крестьянства». В томском «Красном знамени» отмечали: «Твердо и уверенно, без фальшивых слов и красок выдержана в реалистических тоннах борьба пашни с заводом, с черным золотом. Победа черного золота покрывает последние страницы рассказа спокойной улыбкой радости за новую жизнь, за новые настроения нового бытия». Строже оказалась омская газета «Рабочий путь»: «У Коптелова неприятно поражает, — упрекали там, — «сугубо мужицкий» язык его героев, все эти многочисленные «чо» и «ничо». Обращение к местной сибирской лексике того времени я считал необходимым для народного колорита, но по неопытности употреблял местные речения с излишней щедростью.

Адриан Топоров прочитал рассказ коммунарам. «Майского утра», и они тоже упрекнули меня в засоренности повествования местными речениями, но недостатки отметили гораздо точнее: инженеры, появившиеся на строчке, вскоре же исчезли из повествования. Сказало верно. А произошло это потому, что я не знал среды технической интеллигенции.

Подбодренный все же добрыми словами, я присоединил к «Черному золоту несколько ранних рассказов и отправил рукопись в Госиздат. Там отнеслись со вниманием. Строгий критик Елена Феликсовна Усиевич, редактор художественной литературы, написала мне: «Книгу «Черное золото» постараемся сдать в производство при первой возможности, и надеемся, что осенью она выйдет в свет». Оформили договор. Но из-за «острого бумажного кризиса», как объяснили мне, выпуск книги отодвинулся. Тем временем было решено в Госиздате выпускать только классику и рукописи о современности передали в издательство «Земля и Фабрика». А там было достаточно своих авторов. Ко мне редакторы, занятые изданием собраний сочинений современников, предпринятыми, как мне казалось, преждевременно, отнеслись неприветливо. Сославшись на недостаток бумаги, рукопись возвратили.

Огрехов в ней было немало, и я через годок, занятый иными темами, перестал сожалеть о несостоявшемся издании.